Когда Кейн только переехал в это захолустье, его карьера, мягко говоря, оказалась в канаве. Его профессиональная деятельность не просто скатилась от высокотехнологичной до каменного века, но и сама по себе упростилась донельзя  - его спор с Ричардом о том, можно ли их обоих причислить к дауншифтерам, остаётся по сей день открытым, - и статус его тоже, и потребность в нём... В общем, сами можете представить, как часто в американской глубинке нужен патологоанатом, и - тем более - как часто коронер. В роли последнего его работа чаще всего сводилась примерно к банальному "Он мёртв, Джим" и паре несущественных деталей: жизнь и смерть в маленьком городе вдали от крупных мегаполисов и трасс невероятно просты. Но только не в последнее время.

Чем больше дней и ночей он наматывает в Найт-Спрингс, чем ближе становится этот совершенно не вызывающий конкретно у него энтузиазма фестиваль, тем неспокойнее становится в городе, тем больше становится странностей, больше трупов, больше вызовов. Иногда - как сейчас - приходится даже тащиться куда-то прямиком на место, а не привычно дожидаться, пока к нему в уютный и тёплый подвал копы сами всё привезут. Ему порой кажется, что ещё немного - вот прям совсем-совсем чуть-чуть - и он даже против собственной воли соскользнёт обратно во что-то привычное, что-то напоминающее его прежние годы и работу.

Впрочем, нет, проживая в городской черте, ты начисто лишён шансов застрять на ночь где-нибудь в глухом лесу наедине с местной флорой и фауной.
Поддаться на уговоры Коллинза и не дожидаться с ним эвакуатор, а сесть на так "удачно" подвернувшийся автобус и отправиться в город с туристами было, вне сомнения, худшей его идеей в этот день. Именно об этом Ноа думает, когда их автобус неожиданно заносит, а потом для полного спектра впечатлений ещё и переворачивает.

В первое мгновение он сжимает было одной рукой свои заметки по новым телам, второй же, выронив ручку, вцепляется в перила. Потом, однако, осознав, что катастрофа неминуема, почти инстинктивно выпускает листы и пытается сгруппироваться. Кругом бьётся и дождём сыплется на них стекло, скрежет металла режет уши и заглушает собой весь окружающий мир, когда Кейн прикладывается головой да и всем телом о крышу. Привязные ремни для слабаков, верно?

Натянутый на голову капюшон худи и собранные в пучок косички смягчают удар, но в ушах всё равно шумит, а шевелиться совершенно не хочется - болит буквально всё, представления о том, где верх, а где них нет и в помине, перед глазами плывёт. И тем не менее из автобуса лучше выбираться, к тому же, почти наверняка, среди присутствующих он - единственный медик и какой-никакой представитель властей? Нет, сомнительно. Но определённой ответственности с него это не снимает.

И всё равно в первые полторы минуты сориентироваться сложно. Люди вокруг стонут, кто-то истошно кричит от шока, кто-то плачет и зовёт на помощь - их маленький автобус это бурлящий болезненный хаос посреди безразличной укрытой осенними сумерками лесной глуши. Это, мать его, жутко. Перевернувшись и ссыпав с себя, кажется, тонну осколков, Ноа первым делом проверяет мобильник, но удача явно изменила ему ещё в тот момент, когда полицейская тачка приказала долго жить - видимо, в процессе падения он приземлился точно на аппарат, раздавив его напрочь. Убрав тот обратно в карман, он шипит и касается брови: рассечена, вертикально, не то, чтобы сильно, но может остаться шрам. В остальном, похоже, его трофеи на сегодня это многочисленные ушибы и царапины, да лёгкое сотрясение.

- Все живы? - подаёт он голос, когда понимает, что больше никто пока в достаточной степени в себя не пришёл, чтобы проявить лидерские качества. И это очень плохой симптом.

Следующие несколько минут он, и ещё пара наименее пострадавших человек помогают остальным с минимальными потерями покинуть салон и по возможности обработать и зализать раны. Кажется, что на это уходит чёртова вечность; когда он оказывается вынужден наконец посмотреть на свои часы, красующиеся теперь паутиной трещин, они всё ещё каким-то удивительным образом идут.

- Время смерти 18:54... плюс-минус, - проговаривает он не слишком громко.

Стоящая неподалёку группка выживших коллективно вздрагивает, девушка с запутанными светлыми волосами и порванной возле лямки жёлтой холщовой сумкой начинает плакать сильнее. Ноа трёт лоб, стараясь не задеть свою бровь, и аккуратно поднимается с колен. Водитель тоже пренебрёг элементарными правилами безопасности на дороге, и во время аварии его сильно бросило в сторону, выбив его головой боковое стекло двери. В ране до сих пор торчит пригоршня осколков. Закрыв парню глаза, он прикрывает его лицо его же собственной курткой, так и висящей на спинке сиденья. Да, ночка у них выдаётся та ещё.

- У кого-нибудь есть уцелевший мобильный?

Отредактировано Noah Kane (04.07.22 15:09)

Несмотря на то, что образы маленьких городков использовались Томасом в его рассказах не раз, во многом из-за его личной любви к подобным декорациям, самолично пребывать в таких местах мистер Рекович старался как можно реже, а лучше - никогда. Сколь бы гостеприимными не были такие места, сколь уютными они не слыли бы, Томас всегда представлял их большой картонной коробкой. Крикнешь что-нибудь на одном конце города - и тебя услышат на противоположном. Мысль, что сегодняшняя ссора в гостиной уже завтра может стать достоянием половины города - удручала, как и мысль, что каждый второй встречный может быть человеком, знающим о тебе не меньше человека, которого бы в рамках Нью-Йорка ты назвал бы хорошим другом. С тех пор как Томас обрел популярность на поприще писательского искусства, мысль о том, что кто-то будет знать о его личных делах, развила в нем определенную степень паранойи, ему даже было интересно, всегда ли она была ему свойственна или же была обретена лишь в последние годы. И так как сам Томас склонялся ко второй версии, идея переместить место своего жительства в какой-нибудь маленький городок даже в старости, казалась безрадостной. Большой город, где прохожие текут разумной волной, разбиваясь о перекрести и сливаясь в новые ручьи, что разбегаются по улицам меж бетонных столбов, стремящихся в небо, всегда был ему милее. В подобном месте никому нет до тебя дела - все слишком заняты собой, слишком спешат в места, важные для их жизни и выживания, и даже если ты встанешь на самой оживленной улице Нью-Йорка и закричишь - мало кто по-настоящему обратит на тебя внимание. Томаса подобное завораживало, как и то, сколько историй может скрываться в этой разумной массе, поэтому вторая половина его историй неизменно происходила именно в декорациях мегаполисов.

Елену, его супругу, это, наоборот, удручало - она всегда была человеком открытым, отзывчивым и достаточно чувствительным, в противовес Томасу - закрытому наблюдателю. Там, где Елена предпочла бы стать частью общего потока, поучаствовать в чем-то, быть полезной, Томас старался занять наиболее выгодную позицию в предоставленном ему окружении, и придерживаться тех правил поведения, которые были удобны ему. И когда подобное желание разбивалось о реалии, где ему приходилось подстраиваться под определенные условия, он начинал чувствовать себя плохо - сразу же, или некоторое время после. Подобную особенность его характера он заметил за собой, конечно же, не сам: на это обратила внимание Елена, когда он вернулся в отель после очередного ток-шоу, высосавшего из него остатки сил. Вот уж лучшее место для того, кто не любит подстраиваться под чужие правила игры! Наверное во многом из-за этой черты супруга, Елена и пыталась привить ему любовь к небольшим и тихим местам, где (по ее мнению), он смог бы отдохнуть от суеты и необходимости цеплять на лицо ту или иную маску. Несмотря на то, что у нее никогда бы не вышло вызвать в нем те же чувства к подобным местам, что носила в сердце она, Томас искренне пытался ей угодить, поддерживая идею провести совместный отпуск в каком-нибудь тихом месте, но и в этом случае понимал, что получалось у него это лишь за счет удаленных коттеджей, которые Елена, будто понимая, что без уединения он долго не протянет, и снимала.

Его посещение Найт Спрингс также прошло не без стараний жены, правда из-за того, что в этот раз ей не удалось отправиться с ним вместе сразу же (хотя прежде с этим никогда не было проблем), он чувствовал себя брошенным. Определенно понимая и это, Елена каждый день звонила ему или писала, спрашивая, хорошо ли он устроился, и мягко подталкивая к тому, чтобы он выбрался в город и занялся чем-нибудь, а не ждал ее, сидя у двери одинокого коттеджа. Пожалуй, эта женщина слишком хорошо его знала - после первых двух дней, когда Томас занимался обустройством на новом месте, он и впрямь не выезжал в город в течение трех последующих дней - слишком завораживала его тишина, в которую он неожиданно попал. Конечно, небольшой коттедж, стоящий в лесистом предгорье, всегда был окружен звуками леса (а иногда Томасу казалось, что он слышит даже водопад вдалеке), однако это был шум совершенно иного порядка - после гула большого города он казался незначительным, не тревожащим, но успокаивающим. В этой тишине, наполненной ароматами влажной земли, хвои и прелой листвы, Томас нашел такое успокоение, которое и не надеялся в себе обнаружить, тем более, так скоро. За три дня полного единения, в ходе которых в нем вновь проснулся здоровый аппетит, он почувствовал такой прилив сил, что даже возымел желание съездить в город - не только пополнить запасы, но и посмотреть на тех, кто здесь живет. Мысль попробовать что-нибудь написать также посещала его голову, однако притронуться к Паркер Томас так и не решился.

Город оказался именно таким, как он и ожидал - относительно небольшой, пытающийся быть крупнее, чем он есть, с прибитыми к земле зданиями и людьми, которые вышагивают по улицам так, как ходит по гостиной лишь ее хозяин. На фоне этих людей туристы, коих оказалось немало из-за предстоящего фестиваля, выделялись особенно сильно - и не только из-за фотоаппаратов, то и дело мелькающих в руках, - и мысль, что Томас выделяется не меньше, ощутимо давила на него. Он надеялся лишь, что в таком захолустье книги за его авторством, если они вообще тут сыщутся, не облагорожены одним из его портретов, а если все же да, то одним из тех, где он сверкает акульей улыбкой миллионера, демонстрируя всем идеальное состояние зубов - глядя на такую фотографию крайне сложно будет увидеть в нем этого самого человека, особенно сейчас, когда идеальная бородка заметно загустела, а прическа перестала угадываться примерно пару сантиметров назад. Искать книжный магазин, подобно преступнику, что стремится к месту своего преступления, Томас не стал - побоялся, что найдется все же в каком-нибудь любителе литературы лицо, способное разглядеть в нем, обросшем и прячущемся за бейсболкой, того самого человека с обложки. Лишнее внимание ему было ни к чему.

Так он себе говорил, пока какой-то старик, с которым Томас не разговорился в одной из местных закусочных, куда зашел выпить кофе и перекусить, не убедил его в том, что ему нужно поучаствовать в небольшом туре по местным достопримечательностям, если те вообще можно было бы считать таковыми. Перспектива трястись в автобусе с кучкой шумных туристов, среди которых вполне может найтись кто-то, кто узнает его до фестиваля, где на подобное он еще был готов (и к чему морально готовился еще с первого дня приезда), казалась ему весьма сомнительной, однако старик заверил, что это того стоит. Может быть он был достаточно убедителен, может просто понравился Рековичу - старики всегда нравились Томасу, к удивлению многих его знакомых, - а может сыграло роль то, что к рекомендации тот приложил горсть историй о странностях в этих местах, за которые писательский разум и ухватился, но Томас решил, что эта экскурсия, быть может, и впрямь неплохая идея. В конце концов, что может пойти не так? А новые впечатления никогда не бывают лишними, особенно в его профессии, хоть подобных впечатлений у Томаса в последнее время было больше, чем ему самому хотелось бы. Елена, которой он поведал о своих приключениях по городу в ходе следующего же разговора, казалось, была счастлива, что ее муж, а не она сама, размышляет о подобной авантюре. Окрыленный ее радостным голосом - по-настоящему радостным - и с ее благословением, он и поднимался на следующий день по ступеням старенького автобуса, проводника в местные красоты на ближайшие несколько часов.

♦ ♦ ♦

Поездка, надо признаться, проходила лучше, чем Томас ожидал. Туристов оказалось не так чтобы много, что дало ему возможность всю дорогу сидеть одному (хотя возможно к нему не подсели исключительно из-за его угрюмого вида), а места, которые объезжал автобус, были и впрямь живописными. В обросшем мужчине, с отпечатком депрессии на лице, то и дело поправляющем ворот толстовки, выглядывающей из-под твидового пиджака, никто так и не признал молодого писателя-"плейбоя" с обложек популярных триллеров, поэтому Томас достаточно быстро расслабился и смог, наряду со всеми, начать получать удовольствие от происходящего. Однако, выходя из автобуса на остановках, чтобы размять ноги и сделать фотографии (которые Елена обязательно потом с него спросит), он ощущал себя достаточно странно - быть может, сказывалась непривычка к такому виду отдыха. Опасная мысль, что он просто играет придуманную для себя роль, чтобы убедить самого себя в отсутствии каких-либо проблем, была спешно загнана туда, откуда она и вылезла, однако осадок на настроении все же оставила, несколько омрачив вторую часть маршрута. Приободрился Томас лишь тогда, когда водитель сообщил, что следующей - и последней - остановкой будет лесопилка Скрэтча: в одном из его первых рассказов главным местом действия являлась именно лесопилка, и Томас, как и многие писатели, всегда испытывал тягу к местам, о которых хотя бы раз писал. Он вспомнил об этом в ходе этой поездки, и даже поймал себя на мысли, что зря, наверное, проторчал три дня в четырех стенах, вместо того, чтобы последовать совету жены и поискать источники вдохновения...

Именно на этой мысли автобус тряхнуло, а потом опора в виде старого сидения, начала уходить из-под Томаса. Время будто замедлилось, когда его швырнуло сперва вперед, впечатав в переднее сидение, а затем влево, в сторону проходу, после чего в ребрах почти сразу появилась острая боль. От чего именно Томас не успел ни подумать, ни увидеть, потому что машинально зажмурил глаза, когда не успел схватится за поручень и полетел куда-то вниз (или вбок?). Что-то больно ударило в колено, затем в грудь, выбив из легких остатки воздуха, садануло по ладоням, а после - завершилось тупой болью в плече, что волной дошла до самых ступней. За общей какофонией звуков и шума в ушах от удара головой, Томас, тем не менее, отчетливо расслышал момент, когда лопнули стекла автобуса. Тьма вокруг него вмиг расступилась, но лишь для того, чтобы он смог увидеть над собой сноп ярких искр - на них, что оказались осколками разбитого окна, у которого он сидел минутой ранее, Рекович смотрел с ужасом дайвера, увидевшего зубы приближающейся к нему акулы. Инстинктивно отвернувшись и закрывшись рукой, надеясь, что среди осколков не окажется крупных, способных пропороть ему не только одежду, Томас вжался в пол, не меняя позы до тех пор, пока не перестал чувствовать на себе дробь падающего стекла. Ему казалось, что между этими мгновениями прошло не менее нескольких минут, хотя рациональная часть сознания подсказывала, что едва ли это заняло больше нескольких секунд. Вспыхнувшая в груди паника была подавлена чем-то, чему Томас не смог бы дать название, и эта же сила, вероятно, позволила ему спокойно воспринять кровь на руке, когда он провел ею по лицу.

Еще до того, как порез на лбу был обнаружен, а сам Томас нашел себя лежащим на окне автобуса, за которым ныне было видно лишь серый асфальт, он услышал людские крики. А потом застонал и сам - плечо, на которое он приземлился, невыносимо болело, а колено, которым он, вероятно, ударился о перила, едва не подкосилось, когда он попытался встать, схватившись за спинки сидений, между которыми себя и обнаружил. Впрочем, вряд ли можно было найти точку на его теле, которая бы не болела: помимо ссадин на ладонях, пореза на правой стороне лба, боли в левом плече и колене, ощутимо ныли ребра, а под волосами над левым ухом обнаружилась кровь. Хотелось надеяться, что рана не серьезная, и он не заработал себе сотрясение мозга ко всему прочему. Однако подумать о тяготах своего бытия особо не получилось - от этого изрядно отвлекали звуки людей, куда больше нуждающихся в помощи, на которые Томас, слабо контролируя тело (вероятно, сотрясение все же было) и двинулся, держась за некогда подвесные поручни, теперь тянущиеся по левую руку, подобно лестничным перилам. Определить, сколько времени ушло на то, чтобы помочь части людей выбраться из автобуса, было сложно, а пару оставшихся людей Томас и вовсе решил оставить на более надежных помощников: головокружение усилилось, воздуха в груди стало не хватать, поэтому, выбравшись наружу, Томас поспешил отойти от автобуса (и пусть течи топлива замечено не было, но дал подобный совет и другим) и сесть на траву у дороги, прислонившись к ближайшему дереву. Оттуда он наблюдал за тем, что происходит у автобуса, там же он и понял, что среди пострадавших все же нашелся погибший - им оказался сам водитель. Внутри черным юмором шевельнулась мысль, что с перевернутым автобусом и нужда в водителе отпадает, но потом он подумал, как бы Елена отреагировала на такое замечание - и вздохнул, не устыдившись, но поняв, что дело действительно дрянь, раз его психика пытается стабилизироваться за счет таких шуток. По крайней мере, если он правильно усвоил то, что когда-то слышал от своего психолога.

— У кого-нибудь есть уцелевший мобильный? - вопрос, который заставил Томаса оторваться от боли, пульсирующий не только в теле, но и в мыслях, и поднять взгляд на мужчину, что был из всех присутствующих, пожалуй, самым активным и издалека очень походил то ли на врача, то ли на представителя службы спасения - было в его движениях некоторая привычка, да и растерянности Томас не заметил. Схожее поведение было у медиков скорой, тогда, когда он попал в ту автокатастрофу...

"У кого-нибудь есть уцелевший мобильный?" - эхом раздалось в голове. Вопрос был хороший. Припав к стволу дерева спиной и ладонями, кое-как поднявшись на ноги, Рекович расстегнул молнию на небольшой поясной сумке, и выудил оттуда не так давно купленный айфон. К сожалению, веселую экскурсию телефон если и пережил, то не спешил об этом сообщать - разбитый экран где хранил гробовое молчание, как и сам телефон, при попытке его включить. Плевать, телефон можно заменить, но вот продаются ли в этом захолустье мобильные телефоны? Мысль, что Елена будет звонить ему и не дозвонится - причиняла не меньше боли, чем царапина на лбу.

- Мертв, - кратко сообщил он вопрошающему, поднимая в руках разбитый телефон, чтобы не было иных вариантов того, о чем именно он может говорить.

Бросив телефон обратно в сумку, к ключам от коттеджа, небольшой пачке денег, билету на автобус и крошечному блокноту с карандашом (ныне сломанному), Рекович заковылял в сторону людей - кажется, у кого-то рабочий телефон все же нашелся. Усталость, давившая на него весь последний год и словно отступившая в последние дни, неожиданно навалилась на Томаса с новой силой, и лишь мысль о Елене, его дорогой Елене, удержала его голову над поверхностью поглощающих его мрачных мыслей.

Отредактировано Thomas Rekowicz (06.07.22 15:54)

"Вы врач?", - спрашивает протягивающий ему телефон мальчишка, и Ноа непроизвольно ухмыляется больше самому себе, чем кому-то другому от внезапно нахлынувшей иронии. "Не тот, которого хотелось бы встретить", - мысленно отзывается он, вспоминая старый, набивший всем на факультете оскомину анекдот про то, что терапевт знает всё, но ничего не может, хирург может всё, но ничего не знает, и только паталогоанатом знает и может всё, но уже слишком поздно. Впрочем, сейчас не совсем тот случай.

- Сегодня - да, - спустя ещё мгновение отвечает он наконец, принимая телефон из чужих рук и первым делом проверяя заряд батареи.

На него с разбитого экрана смотрит шестьдесят один процент, и это, в принципе, не много, но в идеале должно хватить, чтобы дать о себе знать. Застревать надолго в этих лесах он не планирует, да и людям нужна срочная и полноценная медицинская помощь, а не его советы и минимальные попытки облегчить состояние. Прежде всего многим необходим строгий покой - сотрясение мозга не терпит чрезмерной активности, в противном случае чревато последствиями на много лет вперёд. Не говоря о том, что у кого-то могут быть и куда более серьёзные ушибы в том числе внутренних органов и самого мозга.

Сморгнув лёгкую пелену и потерев один глаз, Кейн внимательнее фокусируется на собеседнике, и понимает-таки, что уже видел его и не единожды - в больнице, даже в собственном крыле, в коридоре морга, когда тот приходил на опознание. Непосредственно они в тот раз не общались, так что вполне логично, что сам парень его не узнал, возможно, просто был не в том состоянии, чтобы заметить и запомнить. Он открывает было рот, чтобы что-то сказать, но передумывает, рассудив, что сейчас не совсем подходящий момент, чтобы напомнить, что ты вскрывал чьего-то брата.

- Ты Дилан, верно? - всё же произносит Ноа как раз в тот момент, когда ещё один выживший подаёт голос и тоже предлагает ему телефон.

На фоне ещё несколько человек копошатся в карманах, переворачивают содержимое сумок и то сокрушаются потере техники, то радуются тому, что она уцелела, дав им возможность кому-то позвонить. Явно всё ещё слегка оглушённый мужчина чуть поодаль от остальной группы громко сообщает всем, что конкретно его телефон мёртв. прямо как их водитель.

- Кар... - в первой мгновение Кейн не понимает чужих слов и морщится, но потом легонько шлёпает себя свободной рукой по лбу и кивает, протягивает Дилану обратно его мобильный. - Пока попридержи его или позвони своим и сообщи, где ты.

Протянув руку за телефоном незнакомца с тату, он на мгновение замирает: сначала кисть сводит судорогой а потом накатывает ощущение онемения, приходится пару раз с усилием сжать и разжать кулак, чтобы его отпустило. Приняв наконец устройство он непроизвольно вскидывает брови - внешний вид того несколько контрастирует с его хозяином, что наводит на определённые мысли - старые привычки умирают долго и мучительно, да, Ноа? не так-то легко вытравить из себя судмедэксперта, даже когда не работаешь по специальности уже вот сколько лет - но вслух он ничего не озвучивает. Снова не то время, не то место и не тот расклад. Какова бы ни была история этого телефона и этого человека, сейчас дело не в ней; сейчас их главная задача - выбраться из леса до наступления ночи и никого по дороге не потерять.

Ешё секунду он смотрит на чёрный экран в своих руках, отражающий его побитое лицо и думает о тех самых блуждающих ветрах, в которые не верит. Он всё ещё не горит желанием их наличие проверять, но что-то внутри подсказывает, что сегодня это едва ли не неизбежно. Ощущения его одолевают прямо-таки отвратительные, пока он выковыривает сим-карту из своего мёртвого мобильника и переставляет в чужой, а потом какое-то время сражается с настройками. Техника в последние годы стала слишком уж умной.

Шестьдесят процентов заряда радостно встречают его на рабочем столе с цветастыми обоями. Это всё, что сейчас важно и должно его интересовать.
Номер участка он набирает по памяти, но Коллинз ещё не вернулся сам, да и шерифа на месте снова нет. Он заставляет секретаря взять бумагу и ручку и подробно записать всё, что он говорит - какой автобус, где и что случилось, рассказывает про водителя и набрасывает примерно картину с количеством человек и полученными ими травмами. Конечно, стоило, наверное, назвать ей полный список пострадавших поимённо, но эта мысль приходит в его ожидаемо начинающую раскалываться голову только когда он кладёт трубку.

Телефон показывает пятьдесят восемь процентов и, окинув внимательно разглядывающих его людей слегка растерянным взглядом, он набирает ещё один номер.

Ричарда дома нет - и где только черти носят в такое время, - и звонок очень быстро уходит на автоответчик, куда Ноа надиктовывает всё то же самое. Кто, что, когда, жертвы, планы. В полиции он сказал, что они останутся ждать эвакуации здесь, потому как добираться до города самостоятельно по темноте - та ещё задачка для только что попавших в аварию людей. Впрочем, когда он сказал Джанин, что они будут дожидаться эвакуации у лесопилки, она едва ли не вскрикнула. Видимо, этот вопрос лучше будет решать совместно. В конце концов именно его лидером этой маленькой группки никто не выбирал, он просто раньше всех очухался.

- И, пожалуйста, покорми Роско. Бог его знает, когда мы вернёмся домой, - на этом он заканчивает монолог и сбрасывает.

Пятьдесят семь процентов.
Связь есть, но толку пока с этого мало. Вызвать медиков? Возможно, сегодня даже смена Тейлор, она примчится как только сможет, если узнает, что коллега так неудачно "залетел". Да, наверное, вызвать их - куда более здравая мысль, чем связываться с полицией.

- У вас всё в порядке? Как вы себя чувствуете? - окликнув было того самого незнакомца с мёртвым мобильным, он замирает и оборачивается к парню с татуировкой. - Вы не против, если телефон пока побудет у меня?

Отредактировано Noah Kane (29.07.22 14:35)

Говорят, что в критических ситуациях восприятие времени у человека может меняться - минуты кажутся то часами, то секундами - все зависит от того, что происходит вокруг. Испытав подобное смещение там, в автобусе, когда опора буквально ушла у него из-под ног, Томасу казалось, что время так и не пришло в норму. Все казалось каким-то медленным, тягучим. С одной стороны все происходило быстро: совсем недавно он сидел у окна, разглядывал бесконечную стену зеленого леса, стараясь размышлять о чем угодно, только не о заброшенной им книге, а сейчас он уже неровно стоит возле перевернувшегося автобуса и мертвеца, намекающего на неправильность всего происходящего. С другой же стороны ему казалось, что он, как и горстка переговаривающихся людей, тыкающих в телефоны или сокрушающихся, что не взяли их, чтобы ничто не отвлекало их от отдыха, стоят на дороге посреди леса целую вечность. Возможно он все-таки приложился головой сильнее, чем ему сперва казалось. Рука машинально потянулась к левому уху, пальцы нащупали ссадину, из которой до сих пор сочилась кровь. Поглядев на нее, потерев окровавленные пальцы друг о друга, Томас пробормотал что-то невнятное себе под нос.
- Вы в порядке? - поинтересовалась у него женщина, одна из тех, кому он помог вылезти из автобуса. Она боязливо осматривалась по сторонам, будто из-за деревьев на них могло вот-вот выпрыгнуть какое-то чудовище, сильно оттягивала рукава, пряча костяшки пальцев, как если бы пыталась скрыть возможное преступление, оставшееся на них ссадинами, и то и дело обнимала себя руками, словно пытаясь согреться. - Похоже, вас неплохо приложило.
Томас вымученно улыбнулся, стараясь придать себе не слишком убитый вид - он привык появляться на людях в вылизанном виде, с иголочки, дабы в журналах могли появляться все те фотографии, что по словам его агента, оказывали не меньше влияния на продажи его книг, чем само их содержание. И пусть сейчас в его лице никто не признал знаменитого писателя, а сам он был далеко не на очередном ток-шоу, чувство непривычной уязвимости не слишком его радовало.
- Все в порядке, по крайней мере, настолько, насколько это возможно, - вымученная улыбка попыталась трансформироваться в обворожительную, коими Томас привык стрелять перед объективами камер и фотоаппаратов, но сложно было представить, насколько хорошо у него получилось. - Вы сами как?
Он видел грязь на ее сером пуловере, так сильно похожим на тот, что любила Елена, что это вызвало в нем страх за нее, будто она была среди этих пострадавших в аварии людей, однако никаких заметных травм, кроме разливающегося синяка на щеке, не видел, если не считать порванной по шву штанины.
- О, я нормально, отделалась легким испугом... - она говорила что-то еще, но Томас слушал вполуха - его внимание привлек громкий голос какого-то парня, выглядящего как человек, с которым ты не захотел бы встретиться в переулке поздним вечером. На самом деле, если не считать нескольких женщин, да пару пожилых пар, молодых людей среди пассажиров автобуса было не так уж и много; что делал среди туристов этот бугай было решительно неясно, кажется, Томас не замечал даже, чтобы тот что-то фотографировал в пути. Помимо него самого, бугая и того мужчины, что мог бы быть врачом (хотя Томас уже начинал в этом сомневаться, ему почему-то казалось, что врач вел бы себя активнее в такой ситуации), выделялся разве что какой-то парень, лет восемнадцати-двадцати на вид. Среди всех присутствующих, если не считать зрелой дамы, что сильно повредила ногу и время от времени охала, пытаясь понять, сможет ли она ходить сама, он выглядел самым несчастным.
- Эй, парень, - пользуясь тем, что женщина, говорящая с ним, поспешила к зрелой даме после ее очередного болезненного восклицания, - ты как?
Проводив глазами "доктора", Томас приблизился к юноше и заметил что-то странное в его лице. Потом он понял - покрасневшие глаза.
- Думаю, раз мы еще не потерялись в тумане, а дороге не обвалилась по обе стороны автобуса, можно считать, что мы легко отделались, - потирая лоб, глядя на общение Бугая и Доктора, сказал Рекович. - Я Том, - и протянул руку.
Психолог как-то говорил ему, что обычные вещи, эдакие рядовые ритуалы, к которым человек привычен в нормальных обстоятельствах, могут помочь вырвать сознание из вакуума, в котором тот способен думать лишь о плохом. Впоследствии, Томас убедился в этом на себе. И пусть сработало это далеко не с первого раза, а простое рукопожатие, которым они могли бы обменяться при знакомстве в любом другом месте, не претендовало на полноценную терапию, это все еще был ритуал, сопровождающий знакомства, а значит, он требовался и теперь.
- Эй, как насчет вызвать помощь? - раздался недовольный хрип одного из пожилых туристов. - Моя жена, кажется, сломала ногу!
Вряд ли именно возмущение старика подействовали на Дока, но не прошло и минуты, как тот уже был на связи с цивилизацией. Сперва, вероятно, как и прочие, Томас жадно впивался глазами в человека, уверенно проговаривающему все, что могло бы помочь спасателям их найти, но затем, когда стало ясно, что звонок будет не один, слегка расслабился.
- Ну вот, - он вдохнул свежий лесной воздух. - Осталось только дождаться помощи.
Черт знает, кому он это говорил - себе или парню подле, - но цель была определенно в том, чтобы проговорить эти успокаивающие вещи. Да, о необходимости такой практике его также осведомил когда-то его психолог. Кто бы знал, что он отдавал свои деньги не зря!
— У моей сестры была похожая.
Почему именно эти слова выделились на фоне всех прочих звуков, Томас не знал. Однако они заставили его оглянуться через плечо, а затем - проследить за взглядом Бугая. Маленькая детская юла, удивительно яркая на фоне темного пятна, в кое стекались краски старого асфальта и не менее старого леса, смотрелась крайне неуместно. Яркая, будто прифотошопленная без особых навыков работы с освещением, она заманчиво делала один круг за другим, гипнотизируя и почти вызывая резь в глазах.
Томас сморгнул.
На секунду перед глазами всплыл бурный поток дождевой воды, с подскакивающим на фальшивых волнах бумажным корабликом, падающим во тьму узкой прорези меж бетонными плитами.
- Стой! - вырвалось у него. Пожалуй, громче, чем он изначально планировал. Почти сразу после этого Томас почувствовал себя глупо - и из-за ассоциации, и из-за странной тревоги, которая сжала его сердце. И лишь тот факт, что яркая юла, крутящаяся на том же самом месте, привлекала не только его внимание, подсказывала - ему не мерещится. На всякий случай, Рекович украдкой окинул взглядом пассажиров автобуса. Глупо, он не мог не заметить ребенка, если бы тот был. Чемоданов тоже ни у кого не было, да и кто бы стал тащить их с собой на экскурсию?..
- Я знаю фильмы ужасов, которые начинались так же, - внутренняя потребность разрядить атмосферу шуткой стала спонсором этой фразы. Размышлять над тем, насколько глупо или неуместно она могла бы звучать, он уже не стал.

Отредактировано Thomas Rekowicz (21.07.22 20:42)

Solee // Bariel

- А завтра - как получится, - бормочет себе под нос Ноа, совершенно не надеясь на то, что пацан его услышит.

К тому же тот уже отвлёкся на что-то своё и даже отошёл подальше, что весьма кстати - иначе пришлось бы что-то отвечать на его вопрос. Тут бы Кейн точно засыпался бы, и кто вообще его за язык тянул изначально?

Мужчина, к которому он сам обратился с вопросом, начисто игнорирует его, тоже удаляясь в сторону, а мужчина чуть поодаль начинает кричать про свою жену. Но качает головой - её нога не сломана, он уже успел её осмотреть до того как занялся водителем, и там был обычный вывих, что тоже крайне болезненно, конечно. Снова оглянувшись вокруг, он замечает как люди вокруг бросают в его сторону короткие взгляды и почти сразу опускают взгляд. Он оборачивается назад чисто инстинктивно и натыкается на тело водителя, хоть и прикрытое тканью, но весьма очевидно заметное, и, кажется, понимает. Это для него смерть в своём крайнем выражении не новинка, не что-то из ряда вон, а часть жизни настолько естественная, что что она стала его работой. В его картине мира тело это просто тело - конечно, оно способно многое ему рассказать, многому научить, но даже это не меняет сути - для всех же остальных это обычно не так. Чёрт, да он встречал копов, которые не переносили вида трупов, хотя для них это тоже было частью работы. Здесь же и сейчас, для переживших автокатастрофу мёртвый водитель ещё и олицетворяет собой то, что легко могло произойти с каждым из них.

И с этим надо что-то делать, надо попробовать успокоить и организовать людей, в том числе, чтобы не было истерик и панических настроений, как у этого мужчины с его женой.

- Можно минуточку внимания, - он снова заговаривает, делая шаг ближе к самой большой группке выживших, поднимая руки в воздух и повышая голос, так, чтобы его точно было слышно даже тем, кто был в задних рядах и в стороне. - Моё имя Ноа Кейн и я...

- Стой! - чей-то крик обрывает его настолько неожиданно и резко, что он не сразу понимает, что это тот же человек, что констатировал гибель своего телефона.

Обернувшись на голос, Ноа ровно на мгновение теряет из вида большую часть людей, но этого оказывается достаточно.

Я знаю фильмы ужасов, которые начинались так же.

Когда он смотрит на источник звука, там уже никого нет, лишь невесть откуда взявшаяся юла в радужных цветах вращается на асфальте с оглушающим в опустившейся на него тишине шорохом. А возле неё лежит, словно мёртвая, небольшая сова. У Кейна кровь стынет в жилах и мурашки бегут по спине, когда птица дёргается, словно в конвульсиях, а потом растекается по асфальту цветастой массой, словно пластиковая игрушка, оставленная на палящем солнце - он видел такие, забытые в машинах на жаре, когда в салонах температура поднималась до ста двадцати градусов. Которых тут нет.

Тело кажется свинцовым и буквально чужим, но он всё же сглатывает и оборачивается назад, туда, где было больше всего людей. Но и от них не осталось и следа, одно лишь тело водителя остаётся там, где ему и положено быть, и... Дилан?

Первая мысль нормального человека? Этого, мать его, не может быть. Однако, всё ещё будучи в ступоре и пытаясь осмыслить всё то, что видят его глаза, Ноа практически бездумно, на автомате, запускает руку в карман брюк и нащупывает знакомый, уже ставший своего рода камнем-питомцем предмет. Обол, тёплый и шершавый, привычно ложится в ладонь, недвусмысленно напоминая владельцу о себе и своих "чудесных" свойствах. Ноа тут же думает о всех тех моментах, когда затуманивался чужими видениями его взор, о том, какими белыми и безжизненными становились его глаза во время и после, и с ужасом понимает, что если эта монета способна на такое, то, может...

Его тут же поражает другая мысль, и он снова оборачивается, впериваясь взором в юлу.
Если в его случае катализатор сверхъестественного события - обол, то и в этом случае причиной исчезновения должен быть предмет. Это ведь логично? И Дилан. Дилан - единственный живой человек, который не исчез, кроме него. Кейн уже не парализован, как прежде, но напряжён, тяжело дышит и не оборачивается, лишь снова слегка повышая голос.

- Что ты сделал? И зачем?

Отредактировано Noah Kane (31.07.22 00:12)

В какой-то момент мир дал трещину. Это было сложно уловить, проще, наверное, было именно почувствовать. Трещина, из которой, как из-под двери, начало веять холодом, а потом он начал пробираться в комнату, стелиться по полу, подниматься по ногам, сворачиваться вокруг горла. А может быть это была просто трещина в его черепе, Томас не знал.
Насмешливый вопрос странного парня потонул в налетевшем ветре, принесшим за собой туман, густой как молоко. Ударив в лицо, он перебил дыхание, заставил Томаса отвернуться, чтобы иметь возможность вдохнуть, но почему-то это не получилось сделать даже тогда - к моменту, когда ветер утих писателю показалось, что еще мгновение и он потеряет сознание от нехватки воздуха, хотя в виске билась мысль, что едва ли миновало более нескольких жалких секунд. Резкий разворот вызвал тошноту и головокружение, такое, что Томаса повело бы в сторону, если бы он инстинктивно не согнул колени, будто заранее готовясь к возможному падению. Ладонь оскребла шершавая поверхность асфальта, дополнительная точка опоры заставила почувствовать себя чуть лучше, хотя легкая тошнота все еще вызывала самые неприятные ощущения.

Когда ветер стих, а Рекович, открыв на секунду прикрытые глаза, нашел в себе силы выпрямиться, первое, что он увидел был автобус. Но что-то с ним было не так. Вся картина походила на фото из интернета, на котором вроде бы ничего не происходит, но фото почему-то вызывает в тебе если не страх, то необъяснимый дискомфорт. В своих книгах Томас нередко применял схожий подход, когда хотел вызвать в читателях схожее чувство дискомфорта, и если судить по отзывам на его книги - у него вполне неплохо получалось. Крупными мазками обрисовывая ситуацию, он вскользь добавлял замечание к чему-то, что выбивалось из общей картины, не делая на том акцент, позволяя читателю самостоятельно осознать, что описываемая картина - не самая нормальная. И лишь после возвращался к этой детали, дабы усилить дискомфорт фактическим пониманием, что все ранние подозрения оказались правдой.
Сейчас Томас ощутил себя так, как ему казалось, должны были ощущать себя его читатели в самых напряженных моментах его книг. Он смотрел на перевернутый автобус, что угадывался в тумане вечернего полумрака, и чувствовал, как холодные пальцы ужаса стискивают его сердце. Он видел автобус. Но он не видел людей.

- Эй, ты видел... - обратился он был к парню, с которым говорил прежде, но и того не было на его привычном месте. Во рту стало сухо, голова вновь пошла кругом, боль над левым ухом, где было больше всего крови, казалось, усилилась. Томас болезненно застонал, надавливая большим и указательным пальцами на закрытые глаза, будто это как-то могло помочь унять боль. Все это походило на какой-то бред. Болезненный сон человека, который попал в аварию и теперь наверняка лежит с пробитой головой где-нибудь на асфальте. Или нет. Но тогда выходит...
- Кажется, у меня галлюцинации, - достаточно громко произнес он, чтобы люди, если они находятся рядом, услышали его.
Как надо вести себя в такой ситуации? Томас не знал. Он десяток раз описывал подобные случаи в своих рассказах и книгах, когда герой теряет связь с реальностью, когда видит то, чего не должно быть, но теперь, будто оказавшись на страницах одного из своих романов, он понятия не имел, что надо делать. В его книгах мир вокруг героев постоянно менялся, было что-то, что толкало их вперед, заставляло сойти с места, но у Томаса не было ничего. Лишь вечерняя тьма, сломанный телефон, адское головокружение и понимание, что люди, которые буквально секунду назад были здесь - пропали, а он слишком хорошо понимает, что в реальности такого не бывает.

Быть может, они просто пошли дальше по дороге? Быть может ты просто этого не заметил, Томас? У тебя всегда были проблемы с людьми, с тем, чтобы замечать, что с ними происходит, не так ли? Быть может, тебе просто надо пойти дальше и ты их догонишь? Пропавший водитель автобуса, о, ты заметил? Должно быть он не умер, а просто встал и ушел вместе с остальными, а ты просто отстал! Давай, Томас, сделай шаг вперед, иди дальше по дороге, проверь. Сделай хоть что-нибудь!

Словно персонаж книги, который слышит голос своего создателя - так он себя ощущал, стоя посреди дороги, пытаясь отмахаться от мыслей, что жужжали в голове подобно комарам, хотя Рекович скорее бы сравнил каждую из них со сверлом, что стремилась проделать в его черепе еще одно отверстие.
- Эй! - неожиданный оклик из-за спины заставил Томаса вздрогнуть.
Все-таки, не один! Чувство облегчения накрыло его теплой волной, на губах даже появилась улыбка, когда он обернулся, чтобы вновь увидеть человека, о котором из-за потрясения совершенно забыл. Юла продолжала крутиться где-то на дороге, но Томасу было на нее наплевать.
- Ох, слава Богу, - тихо пробормотал писатель, сделав шаг в сторону Бугая. - Кажется, остальные ушли, нам следует...
А потом он увидел нож. Второй шаг по направлению к мужчине превратился в неуклюжую запинку. Боль в голове стала нестерпимой, но писатель даже не шелохнулся - его взгляд был прикован к ножу, торчащему из спины попутчика, или чему-то, что было на него крайне похоже.
Сухой язык прилип к небу, волна ужаса перетянула глотку подобно удавке, предотвращая любые попытки выдавить из себя хоть что-то осмысленное. Лишь когда фигура мужчины стала едва приметно меньше, Томас понял, что сделал шаг назад.

Отредактировано Thomas Rekowicz (03.08.22 14:45)

Argy // Ketuvim

Я знаю фильмы ужасов, которые начинались так же.

Последние слова того парня с мёртвым телефоном, того парня, что напугал его своим окриком за мгновение до того, как исчез, увлекая за собой всех остальных. Кроме него. Кроме Дилана. Кроме трупа водителя. Может, действительно пацан ни при чём, а всё дело в этом странном человеке? И что, что перед смертью мог видеть человек, который их вёз, что так сильно выбило его из колеи, что он на абсолютно пустой дороге перевернул свой автобус, чуть не угробил кучу человек и погиб сам?

На секунду - ровно на одну страшную, всегда страшную секунду - он задумывается об этом. Даже почти кидает взгляд в сторону неподвижно застывшего в своей последней позе трупа. Использовать монету. Увидеть. Узнать.

Но он не один на этой дороге; он не один, и он на дороге, и не доверяет в достаточной степени присутствующему рядом с ним человеку, чтобы просто так взять и ослепнуть на пару минут.

Я ничего такого не делал.
Ты веришь ему?
Вы тоже это видите?

Ноа роняет нервный смешок, неотрывно наблюдая за тем, как ускоряет вращение юла, как неясная лужа, оставшаяся от живой (?) некогда птицы впитывается в асфальт. Ему это нравится всё меньше и меньше, но смутное чувство беспокойства, хоть и разрастается, но всё никак не переформируется в полноценный страх: это рациональная его часть, та, что настойчиво напоминает ему о том, что краеугольным камнем его жизни всегда была наука, всё ещё сопротивляется; та самая часть, что комом встала в его горле в момент обнаружения обола и на первых неделях его исследования. Сейчас она продолжает нудеть ему на ухо своей извечной мантрой - этому есть рациональное объяснение, есть, оно обязательно должно быть! В то же время где-то на фоне пробуждается относительно здравый смысл, но он ещё не определился с приоритетным инстинктом - сражаться или бежать. Но потихоньку он начинает пятиться. Шаг, другой, и при этом, чуть выставив руку в сторону, чтобы зацепить Дилана, он словно бы тянет его слегка за собой назад.

Гроза, наступление которой лишь казалось до того возможным, налетает на них с разбега, сразу накрывая с головой. Небо вмиг становится чернично-чёрным, тяжёлым, ветер рвёт кроны деревьев, норовя согнуть их поближе к земле, а молния слепит глаза, заставляя зажмуриться. Следом ветром приносит знакомый звук, с трудом прорывающийся через всю эту вакханалию и на пару благословенных минут дающий возможность вновь обрести почву под ногами, вернуть потерянное до того ощущение реальности происходящего.

Сирена полицейской машины - именно то, что хочется и что нужно услышать им прямо сейчас, вот только. Только стоит офицеру припарковаться и выйти из автомобиля, как эта реальность снова слегка даёт трещину. Или так только кажется? Но офицер выглядит удивлённым, озадаченным: куда бы он ни ехал с включённой сиреной, он явно направлялся не к ним, потому как развалившийся на дороге автобус с выбитыми стёклами и кровоподтёками то тут, то там вызывает у него слишком явный ступор.

А уж вопрос "Что здесь произошло?" и вовсе напрягает Кейна по полной. Он переглядывается со всё ещё стоящим чуть позади него Диланом и снова смотрит на полицейского, запуская одну руку в карман худи, чтобы проверить, что там точно был и всё ещё находится телефон. Пятьдесят пять процентов показывает заряд, когда он разблокирует экран, чтобы глянуть исходящие - в ответ на него смотрит короткая история звонков.

Что здесь произошло?

"Хотелось бы мне самому знать", - думает про себя Ноа, снова поднимая на офицера глаза. Тот тоже заметно напрягся от его действий, но хоть палить не начал и на том огромное спасибо.

- Мы ехали в туристическом автобусе, - всё же пробует начать он, делая меж тем ещё один небольшой шаг назад и не сводя глаз с офицера. - Но возле лесопилки перевернулись, никто сильно не пострадал, - спохватившись, он снова смотрит то на юлу, то на Дилана. - Кроме водителя, он ударился головой... Я звонил в участок, - выпрямившись и отбросив на мгновение в сторону свою неуверенность, словно бы кричащую о том, что он в чём-то якобы виноват - а он не виноват ни в чём, мать его! только в том, что по-идиотски доверился копам его подвезти - Кейн чуть повышает голос, в том числе, чтобы перекричать всё усиливающийся ветер и грозу. - Дженни сказала, что передаст нашу ситуацию по рации и вышлет патруль.

Отредактировано Noah Kane (11.08.22 16:08)

Момент осознания был сродни погружения в ледяную воду - вечер, и без того прохладный, показался ледяным, когда человек, чье прозвище уже не казалось таким забавным, начал говорить. И дело было даже не в том, что в спине его торчал нож, намекая на невозможность такого поведения - все это казалось каким-то далеким, сюрреалистичным, - а в том, что именно говорил этот человек.
Удивительно, как после стольких лет Томас узнал эти слова. Слова, складывающиеся в цитату, словно выдранную из одного из его произведений. Словно - потому что Томас отказывался верить в то, что человек с ножом в спине, действительно может цитировать что-то, однажды им написанное. Простое отрицание очевидного - эти строки Томас узнал и полностью осознавал это, ведь иначе они не вызвали бы в его сердце такой ужас.
С каждым словом все происходящее все больше походило на кошмар. Авария, пропавшие люди, странная юла и человек с ножом, что цитирует моменты из его ранних произведений. В ушах противно запищало, голова пошла кругом, а разум только и мог, что кричать: беги!
Но куда бежать? Что ему делать? Разве можно вообще что-то с этим сделать? Ведь он наверняка просто-напросто находится во сне, в кошмаре, куда погрузился, вероятно, потеряв сознание от сотрясения. Для кошмара Томас ощущал себя слишком реальным, с другой стороны, в любом подобном сне ощущение реальности будет достаточно высоким, сколь странные события бы в нем не происходили. Другое дело, что странность этих событий человек осознает уже по пробуждении, а это явно не соответствовало нынешней действительности - разум писателя разрывал болью его черепную коробку своей неспособностью сложить увиденное во что-то, что могло бы иметь простое и понятное объяснение.
Тем временем человек с ножом, казалось, насмехался над ним; поднятые вверх пальцы издевательски прочертили воздух, закрывая цитату, а на губах появилась садистская ухмылка.
Томас редко вспоминал свои ранние работы, но сейчас нужная работа вспыхнула в его сознании ярким светом, принесшим новую волну боли. В его рассказе герой побежал прочь от автобуса, который также перевернулся на дороге, потому что ему казалось, что он увидел вдалеке машину, но некие силы вернули его к автобусу, и продолжали раз за разом возвращать его назад, показывая все новые и новые видения в тумане, куда он так стремился - до тех пор, пока он не прекратил своих попыток, и не пришел к определенным умозаключениям, которые и избавили его от страданий.
Томас мог бы предположить, что сознание подняло эти глубинные воспоминания, когда он ударился головой в ходе аварии - если она вообще была, и он не спит сейчас, прислонившись лбом к стеклу, - однако отказывался верить и принимать то, что судьба его будет также незавидна, как у его героя. Даже если он находится во сне, кошмаре - он все еще хочет жить! А рядом с человеком, в чьей спине торчит нож, подобное желание вряд ли могло бы стать частью реальности, пусть даже и такой искаженной.
Томас сорвался с места. Однако в отличие от главного героя своего рассказа, он побежал не прочь от автобуса, а к нему. В его рассказе не было человека с ножом в спине, а главный герой не стоял между ним и автобусом, к которому его то и дело возвращало. Рековича к автобусу не тянуло ничего, кроме мнимого чувства безопасности - тот казался более реальным и понятным, чем фигура, цитирующая его ранние работы, теперь оставшаяся позади.
Он не знал, что найдет у автобуса. Возможно земля в следующий миг разверзнется под его ногами и он упадет в бездну, а может быть, стоит ему пересечь какую-то невидимую границу, мир вокруг него изменится, возможно даже вернется к тому, что было? А если нет... возможно возле автобуса будет что-то, чем он сможет защититься от непонятного человека? Хотя, если предположить, что его ранние слова о галлюцинациях не так уж далеки от правды, лучше бы его кто-нибудь скрутил там же, у автобуса, пока он не наломал дров.
Разум бурлил, выплевывая все новые и новые версии происходящего, делая боль в голове практически нестерпимой, пока Томас бежал к автобусу. Но чем ближе он становился к нему, тем отчетливее ощущалась внутренняя тревога. Словно что-то плохое его ждало там, у автобуса, невиданная угроза, притаившаяся сразу за ним. И Рекович решил, что не будет останавливаться, он побежит дальше - мимо автобуса, дальше по дороге! Возможно, он добежит до границы своего кошмара и тот, наконец, закончится...

Orbital // Nothing Left 1 - 2

Пока Ноа говорит, коп почти не смотрит на него, но крутит головой, осматривая место происшествия, и чем больше он смотрит, тем больше патанатому не нравится ни выражение его лица, ни это молчание и слишком явное хотя бы в той же позе непонимание того, что здесь произошло. Неужели Дженни не поняла его? Неужели не передала никому их просьбу о помощи? Или, быть может, у офицера Бронте сломана рация, и он просто никакого сообщения не получал? Но это крайне маловероятная версия, учитывая из шерифа и его педантичность в плане оснащённости и соблюдения правил. Тогда что?

Самого по себе этого Бронте он тоже не помнит, отчаянно копаясь сейчас в самых закоулках памяти, пытаясь выудить оттуда самых случайно встреченных в офисе шерифа парней, но нет. Не по каждому же уголку он шнырял, не каждый захаживал в его "офис", не каждый вообще старался взаимодействовать с ним по ряду причин, да и Ноа не был слишком против. Даже хорошо, когда у тебя один-два адекватных привычных контакта, с которыми ты находишь общий язык по расследованию и уликам. Взаимоотношения людей со смертью близких и слишком строгая приверженность тому, что происходит после, крайне сильна в глубинке (а Кейн не единожды смотрел Твин Пикс). Но он отвлёкся.

Вопрос про скорую заставляет Ноа со вздохом удручённо опустить голову - та самая мысль, что пришла к нему после звонка в полицию, та самая, что он не успел осуществить. Впрочем, мурашки, мелкой дрожью начинающие ползти по его коже от костей рук, недвусмысленно намекают на то, что даже это действие в итоге оказалось бы бесполезно. Вызвал же он копов, и вот.
ujl/
- Нет, - чуть более твёрдо, чем намеревался, произносит он, подавив первоначальный порыв сокрушённо покачать головой, признавая вину. Есть ли она? - Скорая ему уже не поможет, настолько сильно повредил. Водитель мёртв.

Подняв голову, он пристально смотрит на полицейского, расслабляя и опуская руку, которой до того словно бы огораживал от пришельца Дилана. Может быть, это был случайный выпад, может - совершенно естественный то ли отеческий (защитить ребёнка), то ли обычный человеческий (защитить товарища) инстинкт, и он всё ещё очень силён. Ноа чувствует, как после обманчивого расслабления наливаются напряжением его мышцы, готовые в любой момент... что? Схватить и бежать. Тащить Дилана назад. Закрыть собой - в разумных пределах, разумеется.

Монета словно бы жжётся в его кармане, настойчиво напоминая о себе, но это только кажется.
Её использование сейчас неоправданно, неэффективно, почти безумно. Но есть пара "но".

Как вы умудрились перевернуться на пустой дороге?

Ноа фыркает и закатывает глаза, смеётся, выпуская офицера из виду, давая себе расслабление ровно на пару секунд.
"Этот вопрос вам точно надо было бы задать водителю", - успевает он подумать про себя, тут же морщась от резкой боли во всём мать его лице, всём теле. Кажется, даже рана над бровью снова открылась, и из неё снова идёт кровь. Как он успел про это забыть?

Впрочем, исчезающие люди, внезапно налетевший ураган и тающие птички на асфальте сделают с тобой и не такое.
А потом.

- Мы ехали в город, - только и успевает он буквально выпалить, практически случайно, само собой, потому что.
Что за бред. Что за нонсенс. Какое ещё ограждение на выезде?

Этот маршрут уже месяц как закрыт.

- Маршрут номер четыре крайне популярен среди тех, кто приезжает в Найт Спрингс первый раз, - медленно и чётко проговаривает Кейн строчку, которую он своими собственными глазами видел в путеводителе так часто, что она едва ли не отпечаталась у него на глазах. - Я не...

Он запинается. Косится на Дилана и встречает с его стороны такой же хмурый растерянный взгляд.
Парень мотает головой, быть может, имея в виду, что это полный бред, а быть может - что он просто не знает ничего о всей этой туристической мишуре точно так же, как не знает ничего о ней и Ноа. Ничего, кроме написанного в путеводителях. Кроме того, что он сел в этот чёртов автобус по настоянию Коллинза и руководствуясь мыслью о том, что дома его ждёт Роско, Роско, которого нужно кормить. И автобус шёл. И автобус был, быть может, конечно, не полным, но нём было много людей, людей, которых сейчас нет, зато есть мёртвый водитель посреди леса и автобус на боку.

Теперь использование монеты уже не кажется таким диким. Узнать - или хотя бы попытаться - с чего это всё началось, что стало триггером. Он не понимает, что происходит, и он растерян. Его уже нервирует эта чёртова птица, исчезнувшие люди и подозрительно покладистый Дилан, но, может, это временное. На шок каждый реагирует по-разному. К тому же, если  Ноа хоть какое-то представление имеет о паранормальщине - одна находится буквально у него под рукой, - то мальчишка может быть ни с чем таким не знаком. А как вы отреагируете, когда вокруг вас начнут исчезать люди?

Отчего они перевернулись на пустой дороге? > Может, водителю стало плохо?

Они что, не видели знак? > Может, он что-то увидел?

Этот маршрут закрыт месяц назад. > ...

Пятьдесят четыре процента на экране мобильного вворачиваются ему в мозг - он ненавидит эти уменьшающиеся цифры всеми фибрами души ещё с Нью-Йорка, с момента, когда ему в руки попал его первый айфон. И это в городе-то бывает крайне не с руки остаться без зарядки, а уж в лесу. Если верить календарю на телефоне, сейчас 1969 год.

- Какой месяц.. был месяц назад?

Отредактировано Noah Kane (01.09.22 01:39)

Сердце стучало в ушах африканским барабаном, вторя ритму, который выбивали ноги, когда подошва ботинок соприкасалась с шершавым асфальтом. К сожалению, сквозь эту музыку пробивался и другой звук - голос человека за спиной. Томас не хотел оглядываться, чтобы проверить, идет ли тот за ним или нет - он удалялся от него, сокращая расстояние до автобуса, так быстро, как мог, однако дыхание быстро сбилось. Пожалуй, даже быстрее, чем ожидал сам Рекович - раньше он не замечал за собой такой хилости. Он вдруг особенно остро почувствовал себя тем самым героем тупых фильмов ужасов, который устает после нескольких метров пробежки, спотыкается, а затем, вместо того, чтобы подняться и бежать дальше - ползет, словно одно случайное падение перебило ему обе ноги. Возможно, находись Томас в иной ситуации, он бы посмеялся над этим образом, возникшим в его голове, однако сейчас ему было не до смеха. Устав и чуть сбавив скорость, писатель позволил себе обернуться. Он все еще был там. Шел, медленно и уверенно, будто даже не опасался, что Томас может уйти от него, а может просто не питал к нему такого интереса, как могло бы показаться. Проверять не хотелось. Слова, брошенные незнакомцем, были странными, казалось, что в них есть какой-то смысл, но Томас его не улавливал. А еще он никак не мог взять в толк, почему все вокруг так резко стало походить на плоды его собственных фантазий. Все еще хотелось верить в то, что все происходящее - лишь кошмар, от которого он вот-вот проснется, но как-то плохо получалось. Слишком все вокруг было реальным, и от одной только мысли, что это может быть не сном, неприятно холодило где-то под ребрами. Потому как если все это реально - Томас совершенно не знал, как все это прекратить. Как вернуть мир в исходное состояние, как вырваться из этого странного отрыва от реальности? Чем все это вообще могло быть? Аномалией? Пожалуй, это слово подходило сюда лучше всего. Вот только у Томаса Рековича не было опыта обращения с аномалиями, чем бы они ни были. Все, что он мог - это просто бежать, в надежде, что ноги выведут его из этой черной дыры, полной кошмаров, и именно это он и делал.

Силуэт автобуса, лежащего на боку, пролетел мимо, когда Томас, внутренне укрепившись во мнении, что ему нужно двигаться подальше отсюда, продолжил бег, будто обнаружив в себе новые силы. Голоса человека позади он больше не слышал - вероятно, тот больше ничего и не кричал. Оборачиваться писатель больше не хотел, будто боялся, что если сделает это - не увидит там незнакомца, а вновь посмотрев вперед - обнаружит его там. Нет, черта с два! Он будет смотреть вперед, будет бежать так долго, как у него это получится. Что бы здесь не происходило, неизвестность, лежащая впереди, пугала сейчас куда меньше того, с чем он уже успел столкнуться. Он не знал, куда пропали другие люди, и почему здесь остался только он один - любые мысли, которые приходили в голову на эту тему, были неутешительными, - но надеялся, что если их нет здесь, значит, с ними все в порядке, значит, они не попали в эту аномалию. И стоило только об этом подумать, как сознание резануло мыслью: тебе не уйти. Ведь люди не бежали прочь, когда исчезли из его поля зрения. Они просто испарились, будто просочились через незримое сито, а он крупным мусором застрял здесь, в металлической сети, не зная, как протиснуться в эти крошечные отверстия...

Бежать больше не было сил. Ладони уперлись в согнутые колени, когда Томас, тяжело дыша и хватая ртом воздух, склонился над асфальтом. Почти сразу он оглянулся, чтобы убедиться, что его заминка не станет причиной его погибели и почувствовал облегчение, не увидев там Человека-С-Ножом. Останавливаться надолго он не собирался - хотел сделать лишь пару спокойный вдохов, а затем продолжить движение, пусть быстрым шагом, пусть медленным - не важно. Однако так этого и не сделал. Оглянувшись, он не увидел там человека, однако увидел нечто другое. То же, что и впереди, то же, что и по бокам от дороги. Густая, клубящаяся чернота, ползущая по краям дороги, втекающая в лес и поднимающаяся по стволам исполинских деревьев, чтобы сплясать черным пламенем на их далеких кронах, сливаясь с ночной темнотой. Редкие фонарные столбы давали немного света, однако его не хватало, чтобы полностью разогнать тьму вокруг. Неожиданно Томасу показалось, что что-то таится в этой маслянистой черноте - что-то живое и опасное - и он поспешил к ближайшему фонарю так, будто от этого зависела его жизнь, невзирая на резь в горле и огонь, уже начавший пожирать легкие.

Отредактировано Thomas Rekowicz (08.09.22 01:28)

The Chemical Brothers // Hey Boy Hey Girl

Ладно, быть может быть Ноа и звучит и выглядит сейчас как параноик (или как сумасшедший... сумасшедший параноик?), но ему кажется, что у него есть хотя бы минимальное право звучать именно так. Их автобус навернулся на ровном месте, он чуть не раскроил себе голову, водитель погиб, а потом все, кто были с ними в одном автобусе, просто исчезли в мановение ока без какого-либо следа.

"Это полный бред", - хочется сказать ему, когда он зажмуривается на пару мгновений, тщетно надеясь, что стоит открыть глаза, и всё пройдёт.

- Это полный бред, - шепчет он едва слышно, наблюдая за перемещениями копа по местности и слушая то, как наконец практически взрывается молчаливый до того Дилан.

Быть может, он сам звучит как псих, но нарочитая, практически слепая нормальность мальчишки его поражает настолько, что он опускает наконец руку и даже отступает слегка в сторону, шокировано глядя на того, приоткрыв рот. Да, Дилан тоже роняет эту ключевую фразу про бред, но совершенно в другом контексте: он говорит с офицером Бронте так, будто с десяток-другой людей только что не испарились буквально из-под его носа, как будто офицер не сказал только что, что маршрут, которым они вполне себе успешно ехали целой толпой, отменили месяц назад.

Он втягивает было лёгкими воздух, порываясь что-то сказать, но замирает после требования отвезти их в город - нет, он тоже не желает оставаться в лесу ни лишней минуты, тем более, когда ветер начинает так завывать, но и садиться в машину?.. И уезжать в... куда?

Глупо. Пытаться разобраться в происходящем неимоверно глупо, и оно всё норовит и норовит вскрыть ему мозг своими нестыковками и, быть может, не оттягивай его карман сейчас эта чёртова монета, он бы кричал, требовал объяснений и вполне себе активно паниковал. Вот только монета перевернула его жизнь несколько лет назад, и не просто перевернула, а даже опрокинула, ну, и, показала, что мир этот не так однозначен и прост. И вот теперь он здесь, посреди чёртового леса с кучей проблем, и единственное - единственное - из всего, что по очень сомнительной, но единственной имеющейся у него логике может быть причиной происходящего, это юла.

Юла, как его монета, делающая чёрт знает, что.
И тогда остро встаёт вопрос её хозяина - без него ведь монета ничто, так и юлу должна была раскрутить чья-то рука, верно? Водитель мёртв, пассажиры исчезли, остался только этот малец... Ноа делает ещё один шаг назад как раз когда речь офицера теряет свой темп, а потом и вовсе замедляется. И чем медленнее она становится, тем неразборчивее слова и тем шире глаза Кейна.

На этом этапе собственные немногочисленные раны, ушибленные колени и спина его совершенно не волнуют - с ними прекрасно справляется адреналин, вплёснутый сначала исчезновением людей, а теперь и этим странны, словно застрявшим на медленной перемотке человеком. Он пытается покоситься на Дилана и молча развести руками - это ты тоже будешь игнорировать? тоже будешь считать, что это нормально? Сядешь с этим человеком в машину и позволишь ему отвести тебя домой?

Есть ли вообще этот дом?..

Он мотает головой - вот это уже совершенно идиотская мысль. Огни города, хоть и слабо, но отсюда всё-таки можно увидать. Да и не приехал же офицер из ниоткуда? Да?

Кейн вздрагивает, когда замерший - без шуток и метафор, именно и конкретно - замерший коп снова начинает говорить и - более того - несёт какую-то околесицу. Что, спрашивается, надо на это говорить? Как реагировать, как себя вести?

- Меня зовут Ноа Кейн, - говорит он громко и чётко, стоя к офицеру Бронте лицом, но чуть смещая свой вес так, чтобы в любой момент можно было сорваться с места. Бегать-то он умеет хорошо. - Я работаю патологоанатомом в местной больнице и иногда оказываю услуги коронера для полиции, шериф Мур - мой хороший друг. Мне не нравятся ваши дурацкие беспочвенные обвинения, и никуда с вами не поеду.

Интересная дилемма его ждёт: что хуже в данной ситуации - остаться в хренову грозу в лесах Найт Спрингс или сесть к этому в машину?

Когда мир изменился в очередной раз - Томас это скорее почувствовал, нежели увидел. Не только потому что вокруг царила ночная тьма, но и потому что лампочка, под которой он нашел [больше душевное, но] спасение - лопнула, тихо зазвенев осколками об асфальт. Некоторые попали Рековичу на голову, за шиворот, благо, что на этом неприятности, которые они могли с собой принести, закончились. Для одного дня жизни уже и так было многовато неприятностей, в том числе от битого стекла. Рука машинально потянулась к ранениям - были ли они еще на месте? Боль давала положительный ответ.
И вот где-то здесь писатель по-настоящему понял, что мир пошел на новый оборот. Ночная тьма, будто живая, больше не пузырилась меж стволов деревьев, не горела нефтяным пламенем на их верхушках, а сам лес молчал, будто кто-то щелкнул выключателем и отключил всякие звуки. Было слишком тихо - ни мимолетного шелеста, ни звуков ночных птиц - из-за чего все вокруг, слившееся в единое темное пятно, казалось деревянной декорацией на сцене без освещения.
Страх в очередной раз подкатил тугим комом к горлу, будто чьи-то руки, сомкнувшиеся на шее. В нескольких десятках метрах впереди светлел еще один островок надежды - второй фонарь, за которым шла целая вереница его стройных собратьев, однако эта картина почему-то Томаса не успокоила. Он боялся, что стоит ему только сделать шаг в их направлении - и все они взорвутся как лампочки на гирлянде под скакнувшим напряжением - один за другим. Но оставаться на месте он тоже не мог.
Стоило только об этом подумать, как ночь прорезал веселый детский смех. Шкодливое хихиканье, словно Томас попал в дешевый ужастик, где один плот-твист следует за другим.
- Нет-нет-нет-нет! - Вскричал он, сжав голову ладонями, игнорируя вспышку боли в потревоженных ранах. - Хватит. Хватит!
Он устал бояться. Он устал убегать. Он чувствовал себя измотанным, потерянным и не знал, что ему делать, а события менялись так быстро, что он не успевал сделать вдох, прежде чем пучина бед снова поглощала его с головой, утягивая на самое дно.
- Чего ты хочешь?! - зло вскричал Томас, оглядываясь вокруг, слегка разводя руками. - Чего тебе от меня надо?!
Какая-то часть рассудка подсказывала, что не стоит дразнить малоизвестные силы, но другая слишком устала терпеть с собой такое обращение. Он был словно жертвой, с которой играются, прежде чем съесть, как если бы страх придавал этому блюду какой-то особенно приятный вкус.
- Оставь меня в покое! Хватит этих игр! - и ноги понесли его к следующему фонарю так быстро, как позволяло ранее сбитое дыхание и навалившееся чувство усталости.
Хватит этих игр. В памяти всплыла яркая крутящаяся юла, кажущаяся такой инородной на дороге с перевернувшимся автобусом. Смутное понимание ситуации как будто забрезжило где-то на задворках сознания, но потом в памяти так же отчетливо всплыл Человек-С-Ножом, который как будто безнадежно отстал и прекратил погоню, и писатель отмахнулся от него. Как такое вообще можно понять? А если и можно - кем надо быть, чтобы это сделать?..
Писателем?